День цезарей  - Саймон Скэрроу

– Могу себе представить… – Катон ухмыльнулся. – Однако не вижу, чтобы от моей скромной лепты в вашей игре что-нибудь зависело. Шестой легион и без того у вас за пазухой.

– Только от него нет особого толку, если мы не завладеем воротами, через которые он мог бы войти в город. Для этого нам нужен контроль над преторианцами; во всяком случае, таким их числом, которое обеспечит нам вход в столицу. Кроме того, если ты сумеешь склонить их на свою сторону, то переход власти сможет пройти без кровопролития. Благодаря тебе будет спасено множество жизней.

– Только, я понимаю, жизнь Нерона и его близких сюда не входит?

– Ну а как их оставить в живых, – сказала Домиция со вздохом. – Мы ведь тогда сами окажемся в тупике: за что, спрашивается, боролись? И останемся на бобах. А потому, взяв Нерона с его близкими под стражу, мы объявим, что отправляем их в ссылку на Капреи[40]. Хотя до острова они живыми не доберутся. Ну, а к тому времени, когда станет известно об их участи, Британник уже утвердится на троне, и в Риме никто не отважится воспротивиться новой власти. Что же до остальной империи, то там легатам с их легионами останется лишь принять все как данность. Кого надо, подмажем; дело нехитрое.

– Я вижу, у вас тут все продумано, – помолчав, заметил Катон.

– Старались. И стараемся уже не один год, так что готовность налицо. А чтобы доказать это, я познакомлю тебя с одной из ключевых фигур, стоящих за нашими замыслами. Мне кажется, настало время… Жди, я сейчас вернусь.

Домиция вышла, а взгляд Катона возвратился к окну. Снаружи распогодилось, и в синем квадрате неба со щебетом промелькивали нечастые птицы. Откуда-то издали доносилось шарканье шагов и неразборчивые голоса. По всей видимости, его притащили в редко используемую часть Веспасианова дома. Оно и понятно: как и везде, рабы в Риме ничуть не менее говорливы, чем хозяева, поэтому, лежи он в главной части дома, его уже давно рассекретили бы. Вновь начали напоминать о себе ожоги, и Катон болезненно поморщился. Напряженным усилием он принял сидячее положение. Если не считать ожогов, боли в горле и жжения в груди, самочувствие было вполне сносное. Для предложенных заговорщицких дел более чем гож… Может, и вправду согласиться?

Наконец послышались шаги – цокоток сандалий Домиции и более тяжелая мужская поступь. Из коридора в комнату пролегли две тени, и первой через порог переступила хозяйка дома.

– Ну что, Катон, встречай своего старого друга.

Она посторонилась, и из слабо освещенного коридора в залитую дневным светом комнату вошел некто сухощавого сложения, на вид моложе своих лет.

– Приветствую тебя, Катон.

Сердце пружинисто толкнулось в грудь, ноги сделались как ватные. Что?! Как такое возможно? А впрочем, стоит ли удивляться, зная натуру этого человека…

– А мне говорили, ты умер… Нарцисс.

Макрон еще на раз оглядел улицу: не змеится ли следом «хвост». День был уже на исходе, и лучи солнца напоследок красили верхушки зданий в охристый цвет. Все остальное уже погрузилось в синеватый сумрак, наводняющий своими оттенками улицы. Вход во двор бань располагался в укромном заднем проулке, где прохожих было немного, и все спешили по своим делам. Никто не слонялся, не маячил и уж тем более не глазел. Макрон с кивком самому себе вошел во двор. Там возился лишь пожилой раб-истопник, следящий за исправной работой гипокоста[41]. Центурион, как обычно, сунул ему сестерций, за то, чтобы помалкивал.

– Благодарю, господин, – раб с почтительным поклоном приложил монету себе ко лбу.

– Товарищ мой не объявлялся? – осведомился Макрон.

– С прошлого раза, как ты спрашивал, его не было.

– Вот как?

Макрон нахмурился. От Катона ничего не было слышно вот уж несколько дней, хотя он и знак ему оставлял, и дожидался своего префекта в условленном месте. И хотя Катон, сомнения нет, постоять за себя способен, все это крайне настораживает. А что, если его, помилуйте боги, выследили, убили, а от тела избавились? Об этом ведь узнать совершенно не от кого. Оставалось надеяться, что если его и схватили, то Палласу он нужен скорее живым, чем мертвым. Макрон попытался утешить себя хлипким доводом, что отсутствие новостей от друга – это не обязательно что-то дурное. Он со вздохом перевел взгляд на раба:

– Если увидишь, скажи ему, чтобы он немедленно со мною связался. Понял?

– Понял, господин. А тому, другому?

– Какому еще «другому»? – чутко насторожился Макрон. – Что за «другой»?

Раб с искательной улыбкой потер себе нос.

– Добавил бы монетку, господин…

В ответ центурион, скрипнув зубами, шагнул вперед, пятерней ухватил раба за жесткие волосы и пристукнул его головой о стенку печи. Свободной рукой он вынул кинжал и приставил его кончик к мякоти под подбородком. Приставил крепко: из-под кончика выдавилась капля крови и стекла по отточенному лезвию. Раб натужно захрипел. Жар печи обдавал обоим ноги.

– Кусок бестолкового дерьма! В игры со мной играть вздумал? Я тебя спрашиваю: что значит «другой»? Кто он? Говори, или тут в банях завоняет паленой шкурой! Клиенты будут недовольны.

– Был тут один человек, – скороговоркой зачастил раб, – пришел несколько дней тому после твоего ухода. Сказал, что вы с ним знакомы и что ты, возможно, просил что-то передать ему на словах. Я сказал, что ничего не знаю, но что ты оставлял на стене знаки.

– Ты ему это сказал? – гневно прошипел Макрон.

– Да это ж просто знаки мелом, господин, – заныл раб. – Ну, сболтнул, и что с того? Разве есть в том какой-то вред?

– Есть, старый ты дурень! Да еще какой… И тебе, конечно же, дали за это денег?

Раб виновато потупился. Макрон дернул его за волосья, отчего бедняга истопник упал наземь. Центурион встал сверху, уставив кинжал ему в лицо.

– Учти: если тот человек вернется, ему ни о чем ни слова. Ни меня, ни моего друга ты знать не знал, видеть не видел. А потом отправишься за ним следом и выследишь, куда он идет. И при следующем моем появлении все это мне расскажешь. Понял меня?

– А как же мне тогда поддерживать огонь, господин? Если про то узнает хозяин бань, он ведь прикажет меня высечь…

– Это, дружок, должно волновать тебя менее всего. А вот если ты будешь шалить со мной, то кончишь с ножом в брюхе. И наоборот: если разузнаешь, откуда этот человек и где он живет, то от меня тебе будет награда. Понятно?

– Понятно, господин!

– Так как он выглядел?

Раб думал недолго.

– Высокий, темный. С бородой. Коричневая туника, плащ, калиги.